При отступлении испуганные лошади опрокинули в придорожную канаву разбитый ящик с патронами. В спешке никто их не подобрал. И только через неделю, срезая для козы траву, наткнулся на них Гришка. Он вытряхнул козий корм. Навалил в сумку много патронных пачек, принес домой и похвалился:

Вот, мама! Нашел! Блестящие, новенькие. Я сейчас побегу, принесу еще кучу.

Но мать быстро закрыла огонь в печке и на Гришку закричала:

Умный ты, Гришка, или полоумный? Тащи сейчас же этот страх и утопи в пруду или в речке. Быстро, или я деда позову!

Вздохнул Гришка: как тут будешь спорить? Взвалил сумку на плечо и понес из хаты.

Но патроны в речку не кинул. Оставил себе три пачки, остальные свалил в кустах, за огородом, накрыл соломой и засыпал сухими листьями.

Утром дед Семен вошел в хату, бросил топор, сел на лавку, распахнул окно, закурил, задымил и сказал:

Беда, Ганна! Сдается мне, что либо махновцы, либо казаки опять близко. Стою я у колодца и слышу, как за речкой громко да тяжко бомба раза два на лугах грохнула.

Тогда мать кинулась в чулан, проворно собрала одежду, что получше: платок с бахромой, платье, серые дедовы шаровары, розовую Гришкину рубаху. Связала все в узел и спрятала в хлеве, под сухим свиным корытом.

Но махновцы были тут ни при чем.

Вернулся Гришка с речки только к вечеру. Принес он одного карасика, двух ершей да плотичку. Хмуро повесил эту рыбу на гвоздь, чтобы не сожрала кошка, и, не похвалившись уловом и даже не спросив обедать, боком-боком направился было спать на сеновал к деду.

Но мать сразу заметила, что рука у него обмотана тряпкой, глаза виноватые, а лицо унылое. И в тревоге спросила:

Это что у тебя с рукой, Гришка? Опять патроны?

Нет, у костра обжег, когда пек картошку. Ты мне смажь да завяжи покрепче, мама.

Тогда мать уверенно сказала:

Ой, врешь, Гришка!

Но руку ему салом смазала, приложила свежий лопух и чистым лоскутом завязала.

Потом она вышла и села у крылечка.

Большая кругом лежала земля. Большая ходила по дорогам война. Вот тут-то, на войне, и стояла серая с белой трубой хата, где жила мать и ее сын Гришка.

На другой вечер пронесся по улице топот, стук и гром.

Просунулась в дверь винтовка, за ней бородатый казак. Стукнул он прикладом об пол и приказал:

А подать сюда хорошей еды и самого холодного молока крынку!

Испугался Гришка, вынул патрон из кармана и незаметно кинул его за окошко. Да вот беда! Упал патрон прямо другому казаку под ноги. Поднял казак патрон, отнес в хату и показал его старшо́му.

Отодвинул пустую крынку старшой. Расстегнул ворот, распустил пояс и объявил:

Не иначе, как здесь оружейный склад. Обыщите вы все сараи и погреба, да и сундуки тоже. А кто тут есть в доме хозяин - посадите его под замок в амбар.

И посадили старого деда Семена в амбар. Вышла во двор Гришкина мать, заплакала, заругала Гришку:

Чтоб ты пропал со своими патронами! Беги, расскажи про беду дяде Егору.

Плохи дела! - сказал Гришке дядя Егор. - Надо выручать старика, а как - не знаю. Пойди узнай, много ли казаков и думают ли они остановиться на ночевку, а я подожду тебя у речки.

Пошел Гришка считать казаков. Но казаки не стоят на месте, а взад-вперед по селу шмыгают. И очень просто одного казака за двоих сосчитать можно. И стал тогда Гришка считать по дворам казачьих коней. Насчитал двадцать три, хотел бежать к дяде Егору - вдруг за кустами раздался выстрел.

Тут выбегает казак, ведет под уздцы коня и кричит:

Сюда, сюда! Здесь красные близко.

Что ты городишь, баранья голова? - спросил старшой. - Это наш конь.

Нет, это их конь, - отвечал казак. - Сейчас я сбил с этого коня одного партизана.

Пока они дивились, выбегает еще казак - сапоги в руках, волосы мокрые - и давай ругаться:

Ах, такие-сякие, кто моего жеребца увел?

Да разве же это твой?

А то чей же? Или у вас глаза ослепли?

Собрались тогда все казаки в кучу и стали разбирать: как же оно такое вышло?

А вышло вот как. Привязал казак коня, а сам кустами по круче полез к речке купаться. А в кустах дядя Егор сидел и ждал Гришку. Увидел Егор коня без хозяина: «Дай, - думает, - вскочу и помчусь за помощью в лес, к партизанам». Только вскочил на коня, вдруг - хлоп! - ударил сбоку выстрел. Слетел под обрыв дядя Егор и задал скорей ходу назад, в деревню. Пуля только ремень порвала.

Пробрался дядя Егор к амбару и слышит, как дед Семен через стену часового ругает. И так он его стыдит - и жуликом зовет, и разбойником бранит. Рассердился часовой, прислонил винтовку к стене, а сам по лестнице забрался к чердаку и давай тоже деда ругать через окошко.

Вылез тогда дядя Егор, открыл затвор и все пять патронов из казачьей винтовки вынул. «Сейчас, - думает он, - ты слезешь, и я тебя из-за угла тихо возьму, голубчика». И только отпрыгнул дядя Егор за угол, как опять наткнулся на другого казака.

Ты что здесь прыгаешь? - спросил казак. - Или ты не знаешь приказа по домам сидеть, а по задворкам не шляться?

Отвел он Егора к старшому, и тот приказал:

А заприте этого прыгуна к старику в соседи.

Заперли и дядю Егора в амбар.

Не нашел Гришка Егора у речки. Когда вернулся, уже совсем темнело.

Чтоб ты провалился со своими патронами! - еще горше заплакала мать. - Посадили теперь под замок и дядю Егора.

И стало тогда Гришке так жалко деда Семена и дядю Егора, что потекли по его щекам сначала две слезы, потом еще четыре. Но вздохнул он, перестал плакать и молча скрылся.

Подполз он от огорода к амбару. Лежит в крапиве и тихонько шепчет.

Дядя Егор, дед Семен! Вы разгребайте руками под бревнами дыру, а я отсюда лопатой копать буду.

Но казак, что за плетнем дверь караулил, уши, как волк, расставил и шум услышал.

Стой! - крикнул он. - Кто идет?

Гришка - бежать. Хлопнул часовой раз, хлопнул курком два, а выстрела-то и нету.

Прибежал старшой и стал ругаться:

Ты зачем, баранья голова, на посту с незаряженной винтовкой ходишь?

Неправда! - заорал казак, - Только что заложил я в коробку четыре патрона, пятый загнал в ствол и свернул предохранитель. Вот она, в ногах лежит, от патронов пустая обойма.

Поднял старшой обойму. Подошли тут еще казаки, сбились кучей и стали думать: «Как же оно так вышло?»

Сидела мать у окна и горько плакала. Вдруг просунулась в окно, вся в репьях, лохматая Гришкина голова.

Ты откуда? - воскликнула мать.

Дай спички!

Дай! - настойчиво повторил Гришка и, схватив с подоконника коробок, скрылся.

И вовремя. Вошел из сеней казак, оглянулся и спросил:

Ты с кем это, баба, сейчас разговаривала?

Да так, сама с собой, - отвечала мать, испугавшаяся за Гришку.

Удивился казак и позвал старшого. Удивился старшой и сказал:

Чудны дела, казаки! Люди сами с собой разговаривают. Убитые исчезают. Заряженные винтовки не стреляют.

И тогда покосились казаки на темные окна. И каждый подумал: «А не лучше ли отсюда на ночь убраться к своему полку поближе?»

Но тут грянул в темноте выстрел. И пошел огонь, пошла канонада.

Красные!

Окружают!

Повскакали казаки в седла, и только окна зазвенели от конского топота.

…А когда все стихло, осторожно просунулась в хату голова Гришки:

Никого, мама?

Никого, Гришка.

Пойдем открывать амбар, мама!

Погоди, Гришка. Пусть отопрут сами товарищи.

Какие товарищи?

Красные! Каких ждали!

ГАЙДАР, АРКАДИЙ ПЕТРОВИЧ (1904-1941), настоящая фамилия Голиков, русский советский писатель. Родился 9 (22) января 1904 в Льгове Курской губернии. Сын учителя из крестьян и матери-дворянки, участвовавших в революционных событиях 1905. Опасаясь ареста, в 1909 Голиковы оставили Льгов, с 1912 жили в Арзамасе. Работал в местной газете "Молот", где впервые опубликовал свои стихи, вступил в РКП(б).
С 1918 - в Красной Армии (добровольцем, скрыв свой возраст), в 1919 учился на командных курсах в Москве и Киеве, затем в московской Высшей стрелковой школе. В 1921 - командир отделения Нижегородского полка. Воевал на Кавказском фронте, на Дону, под Сочи, участвовал в подавлении антоновского мятежа, в Хакасии - против "императора тайги" И.Н.Соловьева, где, обвиненный в самочинном расстреле, на полгода был исключен из партии и отправлен в продолжительный отпуск по нервной болезни, не оставлявшей его впоследствии на протяжении всей жизни. Наивно-романтическое, бесшабашно-радостное восприятие революции в ожидании грядущего "светлого царства социализма", отразившееся во многих произведениях Гайдара автобиографического характера, адресованных главным образом юношеству (рассказы РВС, 1925, Сережка Чубатов, Левка Демченко, Конец Левки Демченко, Бандитское гнездо, все 1926-1927, Дым в лесу, 1935; повести Школа, первонач. назв. Обыкновенная биография, 1930, Дальние страны, 1932, Военная тайна, 1935, включающая хрестоматийную в советское время Сказку о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твердом слове, 1935, Бумбараш, неоконч., 1937), в зрелые годы сменяется тяжкими сомнениями в записях дневника ("Снились люди, убитые в детстве").
Псевдонимом (тюркское слово - "всадник, скачущий впереди") впервые подписал новеллу Угловой дом, созданную в 1925 в Перми, где он поселился в том же году и где начал, по архивным материалам, работу над повестью о борьбе местных рабочих с самодержавием - Жизнь ни во что (другое назв. Лбовщина, 1926). В пермской газете "Звезда" и др. изданиях публикует фельетоны, стихи, записки о путешествии по Средней Азии, фантастический рассказ Тайна горы, отрывок из повести Рыцари неприступных гор (др. назв. Всадники неприступных гор, 1927), поэму Пулеметная пурга. С 1927 жил в Свердловске, где в газете "Уральский рабочий" опубликовал повесть Лесные братья (др. назв. Давыдовщина - продолжение повести Жизнь ни во что).
Летом 1927, уже довольно известным писателем, переехал в Москву, где, в числе многих публицистических произведений и стихов, выпустил детективно-приключенческую повесть На графских развалинах (1928, экранизирована в 1958, реж. В.Н.Скуйбин) и ряд других произведений, выдвинувших Гайдара, наряду с Л.Кассилем, Р.Фраерманом, в число самых читаемых создателей русской детской прозы 20 в. (в т.ч. рассказы Голубая чашка, 1936, Чук и Гек, повесть Судьба барабанщика, оба 1938, рассказ для радио Четвертый блиндаж; вторая, незавершенная часть повести Школа, оба 1930).
Увлекательность сюжета, стремительная легкость повествования, прозрачная ясность языка при бесстрашном внесении в "детскую" жизнь значительных, а порой трагических событий (Судьба барабанщика, где повествуется о шпиономании и репрессиях 1930-х годов и др.), поэтическая "аура", доверительность и серьезность тона, непререкаемость кодекса "рыцарской" чести товарищества и взаимопомощи - все это обеспечило искреннюю и долговременную любовь юных читателей к Гайдару - официальному классику детской литературы. Пик прижизненной популярности писателя пришелся на 1940 - время создания повести и одноименного киносценария (кинофильм реж. А.Е.Разумного) Тимур и его команда, рассказывающих о смелом и отзывчивом мальчике-пионере (носящем имя сына Гайдара), вместе со своими друзьями окруживших тайной заботой семьи фронтовиков. Благородный почин героя Гайдара послужил стимулом для создания широкого "тимуровского" движения по всей стране, особенно актуального в 1940-1950-е годы. В 1940 Гайдар пишет продолжение Тимура - Комендант снежной крепости, в начале 1941 - киносценарий продолжения и сценарий фильма Клятва Тимура (постановка 1942, реж. Л.В.Кулешов).
В июле 1941 писатель отправляется на фронт корреспондентом газеты "Комсомольская правда", где публикует очерки Мост, У переправы и др. В августе-сентябре 1941 в журнале "Мурзилка" опубликована философская сказка Гайдара для детей Горячий камень - о неповторимости, неизбежных трудностях и ошибках на пути постижения истины.
Спектр разнообразных по возрасту, характеру и типажу "детских" героев Гайдара (среди которых немало "отрицательных" лиц: Мальчиш-Плохиш, Мишка Квакин из Тимура и др.) дополняют персонажи рассказов-миниатюр для дошкольников (Василий Крюков, Поход, Маруся, Совесть, 1939-1940). Автор киносценария Прохожий (1939), посвященного Гражданской войне. Многие произведения Гайдара инсценированы и экранизированы (фильмы Чук и Гек, 1953, реж. И.В.Лукинский; Школа мужества, 1954, реж. В.П.Басов и М.В.Корчагин; Судьба барабанщика, 1956, реж. В.В.Эйсымонт, и др.).
Гайдар погиб в бою около дер. Леплява Каневского района Черкасской области 26 октября 1941.

Переходили мы в то время речку Гайчура. Сама по себе речка эта - не особенная, так себе, только-только двум лодкам разъехаться. А знаменита эта речка была потому, что протекала она через махновскую республику, то есть, поверите, куда возле нее ни сунься - либо костры горят, а под кострами котлы со всякой гусятиной-поросятиной, либо атаман какой заседает, либо просто висит на дубу человек, а что за человек, за что его порешили - за провинность какую-либо, просто ли для чужого устрашения, - это неизвестно. Читать...

На днях я прочитал в газете извещение о смерти Якова Берсенева. Я давно уже потерял его из виду, и, просмотрев газету, я был удивлен не столько тем, что он умер, сколько тем, как еще он смог прожить до сих пор, имея не менее шести ран - сломанные ребра и совершенно отбитые прикладами легкие. Читать...

Наш взвод занимал небольшое кладбище у самого края деревни. Петлюровцы крепко засели на опушке противоположной рощи. За каменной стеной решетчатой ограды мы были мало уязвимы для пулеметов противника. До полудня мы перестреливались довольно жарко, но после обеда стрельба утихла. Читать...

В караульном помещении тихо. Красноармейцы очередной смены, рассевшись вокруг стола, разговаривают так, чтобы не мешать отдыху только что сменившихся товарищей. Но разговор не клеится, ибо мерное тиканье маятника нагоняет сон, и глаза против воли слипаются. Читать...

Я только что сел за поданный доброй хозяйкой ломоть горячего хлеба с молоком, как в дверь с шумом ворвался подчасок и крикнул... Читать...

Кажется, у Немировича-Данченко есть такая картинка: приводят пленного японца. Пока то да сё, попросил он у солдата умыться. Ополоснул голову из котелка и стал ее намыливать. Долго намыливал, фырчал, растирая лицо, смыл мыло, зачерпнул еще котелок воды, начал зубы полоскать и грудь холодной водой окатывать. Читать...

У костра на отдыхе после большого перехода заспорили красноармейцы. Читать...

Кольке было семь лет, Нюрке - восемь. А Ваське и вовсе шесть. Читать...

Отец запаздывал, и за стол к ужину сели трое: босой парень Ефимка, его маленькая сестренка Валька и семилетний братишка по прозванию Николашка-баловашка. Читать...

Мне тогда было тридцать два года. Марусе двадцать девять, а дочери нашей Светлане шесть с половиной. Только в конце лета я получил отпуск, и на последний теплый месяц мы сняли под Москвой дачу. Читать...

Жил человек в лесу возле Синих гор. Он много работал, а работы не убавлялось, и ему нельзя было уехать домой в отпуск. Читать...

Моя мать училась и работала на большом новом заводе, вокруг которого раскинулись дремучие леса. Читать...

Жил на селе одинокий старик. Был он слаб, плел корзины, подшивал валенки, сторожил от мальчишек колхозный сад и тем зарабатывал свой хлеб. Читать...

У красноармейца Василия Крюкова была ранена лошадь, и его нагоняли белые казаки. Он, конечно, мог бы застрелиться, но ему этого не захотелось. Он отшвырнул пустую винтовку, отстегнул саблю, сунул наган за пазуху и, повернув ослабелого коня, поехал казакам навстречу. Читать...

Шпион перебрался через болото, надел красноармейскую форму и вышел на дорогу. Девочка собирала во ржи васильки. Она подошла и попросила ножик, чтобы обровнять стебли букета.

Рассказы патриотического содержания для начальной школы.

Аркадий Гайдар «Поход»

Маленький рассказ

Ночью красноармеец принёс повестку. А на заре, когда Алька ещё спал, отец крепко поцеловал его и ушёл на войну — в поход.

Утром Алька рассердился, зачем его не разбудили, и тут же заявил, что и он хочет идти в поход тоже. Он, вероятно бы, закричал, заплакал. Но совсем неожиданно мать ему в поход идти разрешила. И вот для того, чтобы набрать перед дорогой силы, Алька съел без каприза полную тарелку каши, выпил молока. А потом они с матерью сели готовить походное снаряжение. Мать шила ему штаны, а он, сидя на полу, выстругивал себе из доски саблю. И тут же, за работой, разучивали они походные марши, потому что с такой песней, как «В лесу родилась елочка», никуда далеко не нашагаешь. И мотив не тот, и слова не такие, в общем эта мелодия для боя совсем неподходящая.

Но вот пришло время матери идти дежурить на работу, и дела свои они отложили на завтра.

И так день за днём готовили Альку в далёкий путь. Шили штаны, рубахи, знамёна, флаги, вязали тёплые чулки, варежки. Одних деревянных сабель рядом с ружьём и барабаном висело на стене уже семь штук. А этот запас не беда, ибо в горячем бою у звонкой сабли жизнь ещё короче, чем у всадника.

И давно, пожалуй, можно было бы отправляться Альке в поход, но тут наступила лютая зима. А при таком морозе, конечно, недолго схватить и насморк или простуду, и Алька терпеливо ждал тёплого солнца. Но вот и вернулось солнце. Почернел талый снег. И только бы, только начать собираться, как загремел звонок. И тяжёлыми шагами в комнату вошёл вернувшийся из похода отец. Лицо его было тёмное, обветренное, и губы потрескались, но серые глаза глядели весело.

Он, конечно, обнял мать. И она поздравила его с победой. Он, конечно, крепко поцеловал сына. Потом осмотрел всё Алькино походное снаряжение. И, улыбнувшись, приказал сыну: всё это оружие и амуницию держать в полном порядке, потому что тяжёлых боев и опасных походов будет и впереди на этой земле ещё немало.